скольку я захотел проверить свои чашки. Я пошел к трубам.От них шел поистине мартеновский жар. О посевах и говорить не приходилось! Агар превратился в лепестки...

Дежурная бригада заразительно хохотала, когда я повествовал ей о своих приключениях. Оказывается, эта труба сбрасывала пар и дым от сгоревшего в печи мусора (после тысячи-то градусов!).Однако вскоре все наладилось и заработало, как заправская микробиологическая лаборатория.Так мы и работали, развивая интереснейшее направление в экологии человека - колонизационную резистентность в искусственно измененной среде обитания.

Вскоре все изменилось. Не стало поездок по стране, во время которых добывались новые данные, зато мы стали более открытыми и чаще стали ездить за границу, где представляли данные старые.Тенденция оттока кадров возобладала над притоком новых людей, и на довольно длительное время воцарилась мрачная эпоха запустения, пустых и полупустых лабораторий, уныния и бесперспективности.Агнцы и козлища оказались, как в классических картинах, изображающих всемирный потоп, на одном островке или на одном бревне, поэтому прежние амбициозность и нарциссизм были зачастую позабыты в коллективной борьбе за выживание. А в некоторых лабораториях упорно, как маяки в ненастье, горели запоздно окна.Там люди не унывали, много и долго работали и планировали, наплевав и на унылые заклинания, несущиеся отовсюду, и на бегство товарищей. Иногда просто собирались вместе, потому что лихолетье переносится более стоически, если рядом единомышленники.Это было своеобразной фрондой, вызовом обстоятельствам, редлагающим специалистам высокого класса спускаться в переход и торговать там презервативами и исподним «секонд хенд».

В числе таких удержавшихся коллективов были и лаборатории нынешнего отдела санитарной химической и микробиологической безопасно сти, руководимого в те времена мудрейшим Александром Несторовичем Викторовым.Это в том числе лаборатории санитарной химии и микробиологической безопасно сти среды обитания, успешно и умело руководимые ныне Ланой Низамовной Мухамедиевой и Наталией Дмитриевной Новиковой.Все эти коллективы и явились точками кристаллизации нынешнего возможного ренессанса.Этот ренессанс неразрывно связан с притоком молодых специалистов, который сейчас происходит.Так, в вечернюю ненастную пору старый трамвай медленно ползет к конечной остановке с несколькими унылыми пассажирами и дремлющим кондуктором. И вдруг внезапно вагон оглашается бодрыми голосами, появляются новые люди, все оживает, вновь блестят глаза, говорятся страстные речи, и вот бег вагона стал бодрее, и никто более не ждет конечной остановки.Сохранится ли такая тенденция - будущее покажет.

После окончания Киевского медицинского института в августе 1961 года я переехала в Москву и поступила на работу в Государственный научно-исследовательский испытательный Ордена Красного Знамени институт авиационной и космической медицины (ГНИИОКЗИА и КМ». Это был счастливый случай, который повернул мою судьбу в совершенно непредсказуемом направлении.Я стала работать в должности младшего научного сотрудника в психологической лаборатории, которой руководил доктор медицинских наук, профессор Горбов Федор Дмитриевич. Он стал моим учителем и любимым наставником. Ему я обязана дальнейшим своим становлением как в научном, так и в человеческом аспектах.Лаборатория входила в структуру отдела, которым руководил Олег Георгиевич Газенко, он всегда с большим вниманием и интересом относился и относится к психологической проблематике в космической медицине.

Нынешнему молодому поколению невозможно представить, что в шестидесятые годы, увы, прошлого, века мало кто знал о Космосе, даже после запуска нашего первого Искусственного спутника Земли и полета Юрия Гагарина.Когда я сообщила маме в Киев, что теперь буду работать в области космической медицины, мама, человек образованный, педагог, написала мне в ответ: «Олечка, стоило ли шесть лет учиться, чтобы теперь заниматься косметикой?»Нужно ли говорить, что никаких лекций и занятий в институте по космической тематике в то время конечно же не проводилось. Поэтому, попав в ГНИИОКЗИАиКМ, я должна была начинать с «чистого листа». И сколько же пришлось осваивать этих самых «чистых листов»! Поверьте, хватило на всю оставшуюся жизнь!Наша лаборатория занималась теорией и, в основном, - практикой психологического отбора и подготовки космонавтов по программе «Восток».Все следовало делать очень быстро, в соответствии со скоростью прохождения программных вех, диктуемых успешным стартом СССР как внеземного первопроходца и развиваемых по гениальной мысли Главного Конструктора Сергея Павловича Королева.Я участвовала в подготовке женской «фракции» отряда космонавтов, которая проходила в нашем институте ряд испытаний, в том числе - испытания в сурдокамере, в макете корабля «Восток».Ирина Соловьева, Валентина Терешкова, Валентина Пономарева, Татьяна Кузнецова, Жанна Еркина (называю их в порядке прихода на сурдокамерные испытания в 1962 г.) -все молодые, крепкие здоровьем и духом, жизнерадостные, веселые - они вызывали восхищение своей непринужденностью и, главное, нескрываемым желанием пройти все препоны, выдержать все, чтобы добиться главной цели -стать космонавтом

.А ведь сурдокамера - это не тепломакет, не барокамера или центрифуга, где важно иметь хорошее здоровье и владеть навыками его адекватного использования. Сурдокамера - это жизнь на витрине в течение недели, или «публичное одиночество», как говорил Ф.Д. Горбов.Это - когда все твои действия просматриваются и прослушиваются извне, а до тебя ни единого звука не доносится; когда расписан алгоритм, и строго по часам ты должен есть, пить, спать, проводить туалет, убирать, самостоятельно накладывать на себя множество электродов, выполнять заданную деятельность (отклонение - отрицательный балл!); когда вся связь с внешним миром держится на кодовых световых сигналах, используемых для отчета (изнутри) или при необходимости отладки качества записи электрофизиологических сигналов на внешних приборах (извне). Это была мощная психологическая нагрузка: здесь неделя могла показаться месяцем, а то и годом.Конечно, в наше время такое испытание вряд ли кого удивит, ведь мы имеем опыт длительных космических экспедиций и наземных экспери ментов. Но, согласитесь, в те годы опытом переносимости одиночной изоляции могли «похвастать» разве что революционеры или некоторые люди, принудительно изолированные от жизни в обществе.Не менее тяжелым в психологическом отношении было испытание в макете корабля «Восток». Оно осложнялось еще и тем, что кандидат должен был в полном облачении - с установленными датчиками и в «скафандре», располагаясь на ложементе, - сохранять непрерывно вынужденную полулежачую позу и выполнять все необходимые пункты программы полета:ведение связи, передачу приветствий народам стран, над которыми проходила траектория полета, прием пищи, сон, (опять же туалет), заданную деятельность и т.д. И все это - под бдительным оком наблюдающего «наземного» персонала. К чести нашей юной стайки следует сказать, что все девушки перенесли испытания достойно, каждая в меру своего, индивидуально созданного образа испытательной ситуации преодолевала трудности.

Были и песни, и стихи, и монологи, и ведение дневников, и некие фантазии... Лишь одна «споткнулась» на «генеральной репетиции» полета.В дальнейшем, в 1963 г., я работала с женским отделением отряда космонавтов уже на Байконуре. Мне - посчастливилось быть включенной в состав команды представителей нашего института и войсковой части 26266 (так тогда именовался ЦПК), которая на Байконуре реализовала программу медицинского обеспечения старта и полета кораблей «Восток» 5 и б, пилотируемых В. Быковским и В. Терешковой, - Ястребом и Чайкой.Перед отлетом на Байконур бесценную информацию о том, что происходит в условиях подготовки старта и как следует распределять свои силы при обследованиях космонавтов, дала мне Ирочка Лебедева (Ирина Павловна Пономарева), уже обладавшая к тому времени опытом неоднократных проводов в Космос. Вместе с Федором Дмитриевичем Горбовым и Леонидом Ивановичем Какуриным мы проводили активную и пассивную ортостатические пробы, неврологическое обследование, беседы...

Мне повезло стать «мокрым», как тогда говорили, космонавтом.Это было связано с тем, что во время сборки корабля в МИКе (монтажно-испытательном комплексе) на Байконуре необходимо было контролировать правильность прохождения биологических сигналов по телеметрии. Здесь уместно заметить, что в полетах по программе «Восток» все участники полетов снаряжались на земле системой датчиков, позволявших в течение всего полета контролировать их состояние на основе телеметрической информации.Разумеется, присутствовал определенный риск провалаинформации, если плохо установлены датчики или есть «пикантные» нюансы в системе телеметрии.Необходим был предварительный контроль. Я выполняла роль кролика: на меня надевали датчики электроэнцефалограммы (в отведении лоб-затылок), пояс со встроенными электродами для регистрации частоты дыхания и сердцебиений.Во время полета подобная регистрация проводилась в определенные периоды, при прохождении «Востока» над наземными измерительными пунктами (НИПами).Это была довольно утомительная работа: в течение дня в полном облачении в сорокаградусную жару (может быть, поэтому - «мокрый»?) я должна была изображать объект, с которого снимались сигналы.Специалисты по телеметрии, отслеживавшие прохождение сигналов, спрашивали у Ивана Степановича Шадринцева (ответственного за электродную систему): «Что это за «телячий хвостик» Вы подсунули нам вместо человеческого сердца?»Спасибо Аркадию Сергеевичу Ушакову (к великому сожалению, уже ушедшему из жизни), который поддерживал меня соками и вкусностями из туб бортовых рационов в тех непривычных климатических условиях.Эта стихийно (поскольку других женщин с соответствующими габаритами не было) образовавшаяся роль кролика способствовала моему невольному самоутверждению, когда в финале выявилась необходимость съема сигналов при нахождении «объекта», то есть - меня, в бытовом отсеке «Востока».

Ракета уже стояла на стартовом «козырьке», и мои наставники из «Биофизприбора» Вячеслав Булкин с помощником, которые отвечали за эффективность биотелеметрии, здорово суетились, добывая пропуск для нас всех на стартовую позицию. Накануне мне выпало счастье быть представленной Сергею Павловичу Королеву;сделал это наш начальник космического управления -Яздовский Владимир Иванович, который также был моим наставником.Я до сих пор помню вкус большого запотевшего ярко оранжевого апельсина (из холодильника), которым угостил меня Сергей Павлович...И вот, когда, наконец, все препоны с пропусками были пройдены, мы оказались теми счастливчиками, которым представилась возможность посетить ракету с «Востоком»Лифт поднял нас в капсулу, и я в электродах и проводах погрузилась на ложемент, который был еще покрыт целлофаном, а вокруг стоял запах нового изделия.Тогда я не думала, кто именно из уважаемых мной молодых претенденток на роль первой женщины-космонавта оветского Союза несколько суток спустя займет это место.Решение было принято практически накануне старта. Вскоре весь мир узнал о Валентине Терешковой.Сейчас можно прочитать о всяких «подробностях» этого полета из разных, якобы достоверных, источников.

(Окончание на стр. 25)